На московской улице Гиляровского, бывшей 2-й Мещанской, «отметилось» немало известных архитекторов: Рерберг, Масленников, Бардт, Перетяткович, Гельрих, Крюков, а также Мехти Хасаевич Уцмиев — член Союза архитекторов СССР, по его проектам которого были построены Институт нефтехимии в Уфе, пешеходный вокзальный мост в Тбилиси, жилой квартал в поселке Монтино под Баку, железнодорожная станция «Каспи» в Грузии, дом культуры в Цхалтубо. Уцмиев и сам жил на Гиляровского, в доме, который спроектировал, со своей женой Дорой Самойловной Гусман – тетей Юлия и Михаила Гусманов.

Вообще, изучение чьего-либо генеалогического древа нередко приводит к самым неожиданным результатам. Так, азербайджанский и российский писатель, литературовед, доктор филологических наук Чингиз Гусейнов, нередко встречавшийся с Уцмиевым в последние годы жизни архитектора, узнал, что его друг – правнук совершенно замечательных людей, героев романа «Фатальный Фатали».

Прадедом архитектора был кумык Хасай Уцмиев, учившийся в петербургском Пажеском корпусе и во французской Сен-Сирской военной академии, которую в своей время окончил Наполеон, и дослужился до генерал-майора.

Этому царскому генералу, к тому времени управляющему Карабахским ханством, отдал в жены свою дочь Хуршидбану последний карабахский хан Мехтигули.

Хуршидбану была единственным ребенком в семье и последней наследницей одного из самых могущественных азербайджанских ханств — Карабахского, поэтому во дворце ее называли “Дюрру йекта” (единственная жемчужина), а люди просто — Ханкызы (ханская дочь).

Родилась «единственная жемчужина» 6 августа 1832 года в Шуше, ее воспитанием и начальным образованием в основном занималась родна тетя Говхар, которая привила девочке любовь к музыке, живописи и поэзии Фирдоуси, Низами, Саади, Навои и Физули. Помимо родного азербайджанского ханская дочь владела фарси, арабским и русским языками.

Брак Хуршидбану с генералом Уцмиевым состоялся по политическим соображениям. Мужа, который был старше Ханкызы почти на четверть века, девушка, честно говоря, не любила, тем не менее в семье было и взаимоуважение, и общие интересы. В 1856 году них родилась дочка Ханбике, а годом раньше сын Мехтигулу, названный в честь деда, последнего Карабахского хана, позднее прославившийся как поэт, творивший под псевдонимом Вефа (верный). Сама Хуршидбану еще до рождения детей очень неплохо рисовала и писала прекрасные стихи .

Томлюсь и жду, но нет тебя, ты не пришел, скажи, зачем?

Опять вздыхаю я, скорбя…Ты не пришел, скажи, зачем?

Не занялся ты, мой рассвет, унес ты сердце – сердца нет.

И я в тоске ищу твой след…Ты не пришел, скажи, зачем?

Свою мольбу к тебе неся, я сотрясаю небеса,

Мой кипарис, моя краса…Ты не пришел, скажи, зачем?

Так плачет Натаван и ждет – и дни, и ночи напролет.

К ней исцеленье не идет…Ты не пришел, скажи, зачем?

Князь Уцмиев считался просвещенным человеком своего времени, тесно общался с азербайджанскими писателями Мирзой Шафи Вазехом и Мирзой Фатали Ахундовым, с писателем-декабристом Александром Бестужевым-Марлинским; менее тесно – с французским этнографом, путешественником и писателем Ксавье Мармье, художником Клодом Моне… В свой круг Уцмиев ввел и Хуршидбану.

Естественно, когда в 1858 году в Баку приехал Александр Дюма-старший, князь Уцмиев не упустил случая познакомиться с ним и представить ему красавицу-жену. Та подарила писателю собственноручно вышитый кисет и обыграла его в шахматы. Дюма был поражен и восхищен.

Уцмиевы не сидели безвылазно в Шуше – ездили в на родину князя в Дагестан, в Тифлис и, конечно, в Баку, где князь познакомил Хуршидбану с Мирзой Фатали Ахундововым, благодаря общению с которым ханская дочь занялась общественными проблемами и стала известна как поэт. Но об этом чуть ниже. Здесь же заметим, что карабахская знать не одобряла брак дочери хана с царским генералом, к тому же кумыком, видя в этом знак почитания царского правления. Чингиз Гусейнов пишет, что «по этому поводу отпускались язвительные шутки, даже сочинялись пасквили, так что, в конце концов, брак их распался».

От второго брака ханская дочь родила троих сыновей и двух дочерей. В то время, как подобает многодетной матери, она озаботилась благоустройством места, где жила семья, причем занималась этим с поистине ханским размахом. В 1870-х Хуршидбану задумала обеспечить Шушу водой и вложила огромные деньги в строительство десятикилометрового водопровода, на ее же средства в городе был разбит великолепный парк, где появились дворец, мечеть, торговые дома, театр, клубы, реальное училище.

Ханская дочь оставила глубокий след не только в общественной-экономической жизни Азербайджана, но и в культуре. Одновременно с хозяйственными делами по благоустройству города она организовала в Шуше литературный кружок, где читали свои стихи лучшие поэты, а лучшие ханенде исполняли мугамы. Душой и сердцем кружка была сама Хуршидбану, ставшая к тому времени признанным поэтом и с 1870-х творившая под псевдонимом Натаван. Она писала и о любви, и о природе, и на социальные темы. В то время стихи о положении женщины в обществе были неслыханным явлением и для выражения своего мнения по такому щепетильному вопросу нужно было обладать изрядной смелостью. Стихи Натаван, полные искренности и душевной теплоты, передавались из уст в уста.

Лучше б и меня не стало, и тебя, о мир двуликий,

Боже, да не будет в мире сердца в путах, в тайном крике.

Лучше сердце бы не тлело от разлуки, и блаженным

И счастливым бы не стало от любви моей к владыке.

Лучше б от тоски ослепнуть, твоего не видеть стана –

Кипариса, чтобы стан мой не сгибало болью дикой.

Лучше не было бы моря, океана слез бездонных,

Чтоб росинки не сверкали на ее прекрасном лике.

Лучше не было бы розы и гулянья в Гюлистане,

Чтоб шипы ее мне сердце не кололи, словно пики.

Лучше б не было Египта и величия Ягуба –

Чтоб не знал он униженья, не влачил беды вериги.

Лучше не было бы пира, многолюдного базара,

Чтоб с Юсифом не встречалась Зулейха на этом рынке.

Лучше б не было колодцев, и темниц, и караванов,

Чтоб не видели Юсифа в миг его тоски великой.

Лучше б не было ни плача, ни разорванного сердца

Натаван, чтоб не истаять в безутешном этом мире.

/Перевод Абрама Плавника/

Ее газели, написанные простым языком, стали популярны не только в Карабахе, но и за пределами Кавказа. Главной трагедией жизни Натаван стала смерть 17-летнего сына Мир-Аббаса. Уже в XX веке знаменитая советская поэтесса Маргарита Алигер так переведет стихотворение Натван «Сыну моему»:

Мой сын, разлуки злой огонь вздымается во мне.

Душа, как слабый мотылек, горит на том огне.

Как в каждой песне соловья тоска о розе есть,

Так в каждом возгласе души, гремящей в тишине,

Порыв печали и тоски, и скорби о тебе

Звучит и в темноте ночей, и в лучезарном дне.

Когда-то юноша Меджнун Лейли свою искал,

Так ищет и тебя моя безумная тоска.

Она, мечтая о тебе и о твоем лице,

Бредет по остриям камней, по водам и пескам.

И слава о твоей красе не сходит с уст моих,

Как не смолкает плеск волны у прибережных скал.

И жил каменотес Фархад, и гору он долбил,

Чтоб за горой увидеть ту, которую любил.

И сотню неутешных лет в страданиях провел.

А для того, чтоб ты, мой сын, опять дышал и жил, –

Страдать не месяц и не год, а сотни тяжких лет,

Аббас, у матери твоей достанет верных сил.

О, как туманна жизнь моя, как дни мои длинны!

Не вижу солнечного дня и молодой луны,

Мне помнится цветущий сад, свидание с тобой,

Душа парила, как орел в просторах вышины.

Но дикий вихорь крылья ей навеки надломил,

Любви моей не пощадив, не видя седины.

О, было б лучше, если б я всю жизнь была слепой,

Не любовалась бы твоей, твоей небесной красотой!

Как рано высох светлый ключ, и кипарис увял!

И вот, мой мальчик, ты лежишь в земле, в траве густой.

И только камень говорит о том, что это – ты.

А солнце яркое горит над каменной плитой.

Увидеть бы тебя на миг счастливым женихом,

Чтоб ты, потупившись, глядел в смущении кругом.

Отдать бы очи навсегда за взгляд твоих очей.

Не может сердце ни на миг подумать о другом.

Живу я в тесном уголке печали и тоски,

И слезы Натаван текут прозрачным родником.

Первый сборник стихов Натаван, изданный Салманом Мумтазом, увидел свет более чем через тридцать лет после ее смерти. Она пережила сына всего на 12 лет и умерла в родной Шуше в 1897 году, где ханской дочери установили памятник. Правда, в конце XX века в ходе карабахского конфликта Шуша была оккупирована армянскими националистами, а памятники и бюсты великих азербайджанцев были демонтированы. Под горячую руку оккупантов попали изваяния Натван, Узеира Гаджибекова и Бюльбюля. Говорят, их вывезли в Грузию на металлолом, но азербайджанским властям все-таки удалось выкупить памятники людей, на плечах которых держится великолепный дворец азербайджанской культуры.

Чингиз Гусейнов писал потом: «Натаван вторично вышла замуж за азербайджанца-поэта, и потому линия Хасай-хана как-то предалась забвению, а если и вспоминалась, то вскользь и невнятно, так что о том, что в Москве живет правнук Натаван Мехти Хасаевич [Уцмиев], а в Баку — правнучка Натаван Лейла-ханум Хасаевна, многие годы заведовавшая библиотекой консерватории в Баку, никто не ведал, пока я не взбудоражил и не всколыхнул азербайджанскую общественность, чем и горжусь».